Дальний поход - Страница 41

— Нет.

— А хочешь знать?

— Тоже нет.

— А я тебе все равно скажу. Вчера шаман великое камланье проводил, колдовал насчет гибели врагов, и победы наших воинов. Для ритуала ему нужны были пять человек. Их опоили хитрыми травками, чтобы, значит, боли не чуяли, а затем живьем содрали кожу, и только на ногах оставили. Потом, загнали их в загон, возле шатра, где Кося живет, и отпустили. Действие травки закончилось, пленники осознали, что с ними сделали и начали бегать как угорелые по кругу, и так до тех пор, пока не померли один за другим. Кто последним на ногах остается, тот наделен самой большой жизненной силой, и именно над ним проводилось все действо. Из милости, его добили, из мяса приготовили различные блюда, и этим кормили молодежь, вроде как для того, чтобы были сильными. Затем из шкуры сделают одежду для колдовских действий, а на сердце такого человека, проводилось гадание и заговор составлялся. Осознаешь, от чего я тебя вчера спас?

— Да, уважаемый Сурик. Спасибо вам.

Токтовидс прекратил жевать, посмотрел на застывшего у стены дикаря и кивнул ему наверх:

— Ки, выйди. Посмотри, что к чему.

Закутанный в шкуру «зверек», без вопросов покинул подвал. Мы остались вдвоем и, при желании, я мог бы убить Сурика голыми руками, но это не дало бы мне ничего, и оставалось ожидать дальнейших действий старика, который бросил мне солидный шмат покрытого шерстинками мяса. По виду, это была баранина, да и на вкус, тоже.

Сплевывая шерстинки, попадающие на израненный язык, не спеша, я пережевывал мясо, и наблюдал за Токтовидсом. Он тяжело встал, пошатываясь, зашел в самый темный угол подвала, что-то там поискал, и вскоре вернулся на свою шкуру. В его руках была небольшая старая книга, обтянутая потрепанной синей обложкой.

— Что это? — прикончив завтрак, поинтересовался я.

— Один из дневников профессора Шульгина, которые он вел в период с декабря 13-го года по февраль 20-го. Мой учитель и воспитатель. Великий человек, случайно оказавшийся не в том месте и не в то время, и за это пострадавший. Представь себе, капитан. Человек с мировым именем, бросил безопасное место в бункере под Москвой, отправился бороться с чумой в одном из лагерей невдалеке от Казани, потерял всех своих друзей, и был непосредственным свидетелем того, как люди превращались в тех, кого вы зовете «зверьки» и «беспределы».

— И зачем вы мне их показываете? Помирать скоро, так что эти бумаги мне без всякой надобности?

Сурик, в каком-то недоумении, посмотрел на дневник Шульгина, на его глазах выступили старческие пьяные слезы, он машинально вытер их, и произнес:

— Не знаю. Думаю, что скоро отдам богу душу, и ищу того, кто бы эти бумаги к людям вынес. Я профессору обещал их в цивилизованный анклав отправить. Сорок пять лет с той поры минуло, все долги отдал, а этот не смог, — он воровато оглянулся по сторонам, мелкими и быстрыми шажками подскочил ко мне, опустился рядом и быстро затараторил: — Бежать тебе надо, капитан. Понимаешь, к чему я веду?

Мне хотелось поверить в добрые намерения решившего сделать добрый поступок патриарха, но я не повелся. Ясно, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, но завтра Сурик протрезвеет и скажет, что пошутил. Ведь как тут ни смотри и ни думай, а если бы он хотел отправить бумаги Шульгина к людям, то давно мог бы это сделать. За примером далеко ходить не надо, уже месяц в стойбище обретается пленный егерь Родион Никитин, которому он мог самую малость помочь и тот, добежал бы до московских войск за двое суток. Впрочем, искренен патриарх или нет, непонятно, а я ничего не теряю, и могу продолжать ему подыгрывать.

— Неужели мне побег устроишь? — поинтересовался я у Сурика.

— Да-а-а! — на одном дыхании протянул старик.

— А что взамен?

— Мне ничего не надо, только поклянись, что дневники профессора будут переданы куда надо.

— Клянусь!

— Хорошо, верю тебе. Завтра Ки тебя ко мне приведет. Ты его шкуру оденешь, выйдешь в лес, и беги во все ноги. Где патрулей не будет, то я тебе точно скажу, так что фору часов в пять-шесть получишь.

— А собаки лагерные?

— Завтра все на московскую дорогу выйдут, будут готовиться к встрече нашего славного боевого вождя, угробившего половину войска ради того, чтобы один несчастный линейный батальон под Каширой разгромить. Не уничтожить даже, а только разгромить. В общем, уйдешь чисто.

Сказав это, Сурик вернулся на свою шкуру, сделал из фляги один за другим несколько глотков своего алкогольного напитка, попытался затянуть какую-то песню, но вскоре замолчал, и вырубился.

Патриарх лежит на шкуре, по подвалу распространяется запах мочи, видимо, перебрал старичок крепко и не контролирует себя, а я, пока не появился Ки, прошелся по помещению. Ничего интересного не нашел. Моих вещей здесь нет, оружия тоже не обнаружил. Зато наелся от пуза и обнаружил флягу с чистой водой. Так бы я и сидел здесь себе спокойно до наступления ночи, но появился мой сопровождающий, который проверил Сурика, удостоверился, что он жив, и потянул меня на выход.

Снова я в темнице. После сытного обеда клонит в сон, но только я закрыл глаза, как почуял какие-то изменения внутри себя. Что это такое, сразу и не понял, а когда осознал, то от радости, несмотря на свое не самое здоровое состояние, чуть до потолка не подпрыгнул.

Где-то совсем рядом находился Лихой, присутствие которого на близких расстояниях я мог почувствовать. Разумный пес был недалеко, максимум метров за сто от меня. По волосам пробежали мурашки, Лихой послал свой зов, его эмоции излучали спокойствие и удовлетворение тем, что я жив, и сам посыл говорил о том, что меня не бросили и про меня не забыли.