Дальний поход - Страница 37

— Ну, ты даешь, кого-то убил, — усмехнулся колодник. — Ты одного из лучших племенных воинов убил, Кусаку. Такой зверь, что ему место великого военного вождя прочили, а ты, раз, одним ударом кулака ему переносицу сломал, да так, что кости в мозг проникли.

— Не помню, — в самом деле, я плохо помнил последнюю рукопашную схватку.

— А дикари это запомнили, и теперь, жить тебе осталось три дня, до тех пор, пока от Каширы не прибудут воины боевой орды. Говорят, они нашим нехило наваляли, и теперь возвращаются с победой.

— А наши, это кто?

— Да-а-а, видать сильно тебя по голове били. Наши, это войска Москвы. Как тебя хоть зовут, помнишь?

— Нет, а тебя?

— Родион Никитин, егерь, попал в плен месяц назад. Думал, что сразу меня прикончат или схарчат, но пока я все еще жив, чищу этим тупорезам трофейное огнестрельное оружие и обучаю местную молодежь им правильно пользоваться. Два раза бежал, и неудачно. За это на меня навесили колодку, а снимают ее теперь только на время занятий.

— Родион, ты не знаешь, когда нам дадут напиться?

— Скоро, потерпи чуток. Всех на поверхность выведут, там и напьешься, а вот, насчет покушать, тут никак. Дикари сами пожрать не дураки, лопают все, что только под руку попадается, включая сладенькую человечину. За день они могут недельную норму съесть, а потом неделю голодать. При таких раскладах, получается, что пленникам ничего не достается, питайся, как знаешь, а ослабнешь, тобой будут питаться.

— Мне сейчас не до еды, нутро может не принять. Слушай, ты говорил, что мне жить три дня осталось. С чего ты так решил?

Егерь шмыгнул носом, почесал под одеждой бок, видимо, его донимали насекомые, и ответил:

— Кусака был знатный воин, и чем больше мужчин на его похоронах будет, тем это для него почетней. Сейчас он в леднике лежит, а как войско вернется, так его и закопают.

— А я здесь при чем?

— Хм, тебя вместе с ним закопают. Для большего почета, так сказать.

— Хреново.

— Почетно, братан. Тебя бы сразу грохнули и съели, а так, сам видишь. Ты живой, насмерть тебя не забили и не покалечили, и даже, одежду и обувь на теле оставили. Это показатель того, что тебя тоже уважают, так что день прожил, и радуйся этому от всей своей души.

— Ты меня прямо взбодрил.

— Надейся на лучшее, и думай о будущем, а иначе здесь никак. Однако, мой тебе совет, когда поведут тебя к могиле Кусаки, кидайся на ближайшего воина и умри сразу.

— Что так?

— Ну, кого вместе с вождем или великим воином хоронят, перед этим мучают сильно, так что лучше в бою сдохнуть, а то, знаешь, я тут уже такого насмотрелся, что просто оторопь берет. Недавно дикари поймали одного из наших егерей, и приговорили его в захоронение положить. Бойца связали, вскрыли ему живот, достали из внутренностей желчь, и ее один из молодых воинов выпил. Прикинь, егерь еще живой и без всякого наркоза, а на его глазах, его желчь пьют.

— Омерзительно.

— Это что, так, разминка…

— Родион, а где мы находимся?

— Какая-то заброшенная деревенька невдалеке от Иваньково.

Говорливый егерь рассказывал о многом, а я изредка задавал вопросы и обдумывал сложившуюся ситуацию, и так продолжалось до тех пор, пока не отворилась дверь подвала, и на пороге не появился все тот же дикарь в забавной юбке. Был бы я норме, посмеялся над этим, а сейчас, даже улыбнуться не могу. В подвал вновь потоком ворвался солнечный свет и свежий воздух, и «зверек» выкрикнул что-то гортанное, видимо, дал команду на выход. Никитин встал и помог подняться мне.

— Вставай, братан, а то без воды останешься.

Первыми на поверхность вывалились селяне. Мы с Никитиным следом, и как только вышли наружу, меня перехватил стоящий подле двери дикарь, не тот, что открывал дверь подвала, а другой, не взирая на теплую погоду, с головы до пят, завернутый в огромную медвежью шкуру, пожилой бородатый мужик. Он что-то сказал, языка я не понял, ахинея какая-то, язык вроде бы родной, и фраза прозвучала знакомо, но смысла не уловил.

— Чего он хочет? — спросил я егеря.

— Говорит, чтобы ты за ним шел.

— Куда меня, не знаешь?

Никитин хотел ответить, но покосился на дикаря, который посмотрел на него с угрозой и, покачав головой, быстро отошел в сторону, туда, где возле небольшого ручья, стояли бочки с водой.

Все, что мне оставалось, это последовать за «зверьком» в шкуре. Передвигался я с трудом, и шел не спеша, но что необычно, дикарь меня не подгонял и не поторапливал. Мы прошли метров сто пятьдесят, добрели до очередного подвала, вокруг которого в беспорядке стояли походные жилища неоварваров и, по команде сопровождающего, в дополнение, указавшего направление рукой, на которой красовались длинные желтоватые ногти, я спустился вниз.

Крутые ступеньки, осыпающийся под ногами цемент и пара кусков ржавой арматуры. Дикарь легко подталкивает меня вперед, по инерции я делаю несколько шагов и оказываюсь в центре жилого подвала. Здесь горит обложенный кирпичами костерок, а дым утекает в пролом, неровной кляксой, раскинувшийся на потолке. Над костром стоит сваренная из гнутых металлических прутьев, железная тренога, и совершенно лысый безбородый старикашка в линялой серой шкуре, бегает вокруг и прилаживает на нее котелок с водой.

Сопровождающий что-то произнес, старик подвесил котелок, обернулся, и что-то ответил. Дикарь молча кивнул, отошел к стене и замер без всякого движения, а хозяин подвала, кивнул мне на груду самой разной одежды, которая была свалена в угол и на нормальном русском языке, сказал:

— Садись, капитан, поговорим с тобой как цивилизованные люди.