Дальний поход - Страница 36

За свою, такую недолгую, жизнь, я второй раз попадаю в плен. В принципе это паршивая ситуация, и если в первом случае, в далеком Крыму, были варианты на удачный исход, и фортуна послала мне помощника из местных жителей, то в этот раз, вырваться из плена, шансы совсем невелики. Однако раскисать не стоит. Надо продолжать бороться за свою жизнь и беречь здоровье. Пусть, скорее всего, я вскоре умру, но я человек, а значит, и умирать должен не по скотским понятиям, а по-человечески, с высоко поднятой головой и жаром в сердце. Представится возможность сбежать или как-то выкрутиться, ухвачусь за нее, а пока необходимо попробовать привести себя в порядок и попытаться разобраться, где же я нахожусь.

Память более или менее восстановилась и тело проверено. Передвигаться могу, хоть и с трудом, преодолевая боли, но и это немало. Осторожными движениями я оторвал запекшуюся корку с век, попробовал их приоткрыть, дабы оглядеться, но это вышло только с одним левым глазом, которым я не увидел ничего, кроме все той же самой тьмы. Непонятно, то ли ночь, то ли я где-то под землей, в глубоком подвале, то ли ослеп. Второй глаз затянут гематомой, отгибаю пальцами набухшую кожу, и приподнимаю второе веко. Непроглядная тьма. Вроде бы не ослеп, глаза что-то различают, не свет, а его отражение, которое проникает в мое узилище. Скорее всего, сейчас ночь, со зрением норма, синяки пройдут, и все восстановится.

Перехожу на инвентаризацию одежды. На мне моя родная горка и берцы. Это очень странно, и не похоже на дикарей, которые обирают своих пленников сразу же, как только те попадают к ним в руки. Карманы вывернуты, отсутствует портупея, и на обуви нет шнурков. Еще раз, в надежде обнаружить хоть что-то полезное, не спеша, охлопал одежду. Пусто. Гребаные дикари изъяли все, до последнего клочка бумаги.

Заняться больше нечем, и остается только ожидать дальнейшего развития событий. Самый лучший вариант, поспать. В подвале сыро и температура далеко не самая комфортная, но сейчас я настолько разбит и ослаблен, что как только закрыл очищенные от кровавой корки веки, так сразу же провалился в сон. Сколько я находился во власти Морфея, не знаю, а разбудил меня скрип давно несмазанных дверных петель и яркий солнечный свет, потоком льющийся в темницу снаружи.

Глаза еле открылись, фингалы стали еще больше, чем были, и сквозь узенькие щелочки, я смог разглядеть, где же нахожусь. Это полуподвал с небольшими кирпичными ступеньками, ведущими наверх. Стены обшиты пожелтевшими от времени ровными досками, а на полу множество обглоданных костей, в основном звериных, но есть и человеческие, и склизкая зеленоватая плесень. Не самое лучшее место, в каком мне доводилось бывать, но выбирать не приходится.

Продолжить осмотр не получилось, в открытом дверном проеме появился странный сгорбленный человек. Первая моя мысль, что это горбун, но, приглядевшись, заметил, что на нем висит тяжелая дубовая колодка, которая пригибает его к земле. Позади него вырастает еще один человек, среднего роста дикарь, в какой-то шерстяной юбке, похожей на шотландский килт. Голой ногой, он сильно бьет человека в спину и тот, кубарем летит вниз и падает в кучу мусора. Как он не сломал себе ничего, не понимаю, видимо, имеет опыт подобных приземлений, а может быть, ему просто повезло.

Человек с колодкой быстро вскакивает на ноги и отбегает в дальний угол. Надо сказать, сделал он это очень вовремя, потому что сразу же вслед за ним, по ступеням покатились еще люди. Правда, без всяких пут и колодок, по виду, обычные сельские жители самых разных возрастов. В общей сложности, в подвале оказалось двадцать пять человек. Дверь закрылась, сквозь небольшую щель под ней, проникает неяркая полоса света и в помещении воцаряется мягкий полусумрак. Подвал относительно небольшой, а людей в нем битком набито. Дышать сразу же становится тяжело, пленники рассаживаются на пол, кто-то перешептывается, а кто-то даже плачет.

Мне хочется спросить своих сокамерников, где мы находимся, но распухший язык и разбитые губы, которые трескаются при малейшем движении, не дают мне этого сделать, и вместо внятных слов, пересохшее горло выталкивает только неразборчивые хрипы. Наконец, получается выдать нечто осмысленное:

— Люди, где мы?

Селяне обращают на меня внимание, но молчат как партизаны и только глупо лупают глазами. Зато человек с колодкой на шее, услышав мой вопрос, подобно скотине, расталкивая ногами сидящих на полу людей, быстро протиснулся ко мне. По рваным остаткам его одежды, я могу судить, что это бывший солдат, скорее всего, сержант, на одном уцелевшем наплечном погончике камуфляжа, видны дырки под металлические лычки. Колодка, которая держит руки этого человека в раскоряку, его не стесняет, он носит ее привычно и без всякого видимого напряжения. Сколько ему лет, не понятно, лицо и открытые части тела, покрыты грязью, машинным маслом и старой кровью, а голос подобен старческому дребезжанью. Пленник присаживается рядом и спрашивает:

— Ты откуда, братан?

Не знаю почему, я решил, что моя откровенность сейчас никому не нужна. Было такое в моей практике, что я сидел в тюрьме, и про понятие «наседка», знаю неплохо. В ГБ объяснили, кто это такие, и в чем функция подобных людей. Дикари, конечно, самые настоящие животные, но местные вожди, патриархи и служители первобытных культов, обладают природной сметливостью и, порой, соображают очень даже неплохо. Вполне могли подставу организовать.

— Не помню, — я осторожно покачал головой. — Дикари по башке так били, что мало чего помню. Понимаю, что они враги, знаю, что был бой, и я кого-то убил, а как сюда попал, и кто я такой, напрочь отшибло.