— Зачем так сложно? — спросил священник. — Можно сразу здание подпалить.
— Отец Герман, общинный дом, это что-то вроде сельского клуба и детского сада одновременно. Там сейчас больше ста пятидесяти человек, и из них, около сотни детей. Скажу, как есть, мне их жалко. Конечно, жизнь и здоровье одного своего воина я ценю дороже, чем все их жизни вместе взятые, но по возможности, детей необходимо вытащить. Они нам не враги. Опять же пленники, для допроса не помешают.
— А кто на переговоры пойдет? — спросила Лида, и тут же, глядя мне в глаза, добавила: — Учти, ты точно не пойдешь.
— Хм, — ухмыльнулся я, и сам для себя подметил, что боевая подруга начинает вести себя как самая настоящая жена. — Пойдет тот, кто идею подал. Отец Герман, вы не против на время стать парламентером?
Пухлый священник, который в ночном бою, так лихо воевал, что из трофейного АКСа накрошил с десяток несостоявшихся разбойников, кивнул подбородком:
— Согласен.
— Отлично, — повернувшись к лейтенантам, я скомандовал: — Воинам занять исходные позиции для атаки здания! Приготовить материал для дымовых костров! Операцию начинаем через десять минут!
Общинный дом, длинное приземистое одноэтажное здание с многочисленными окнами, находилось на самой окраине Березовки со стороны реки. Рядом фруктовый сад, детская площадка и неплохой цветник. Прекрасное место для воспитания будущего поколения, которое вскоре будет уничтожено.
Воины готовятся к штурму и, глядя на движения вокруг, у меня складывается впечатление, что судьба детей местных жителей, кроме меня никого особо не заботит. Мелькнула мысль, а не становлюсь ли я слишком сентиментальным? Вроде бы нет, все как обычно, а то, что пытаюсь сохранить жизни ни в чем не повинных детей, так это от воспитания, полученного в раннем детстве. В самом деле, людей на Земле не так уж и много осталось, дикари не в счет, и уничтожать молодежь, которая не виновата в том, что их родители сволочи, как-то мелко и глупо. Жестокость нужна ради скорейшего достижения какой либо конкретной цели, а убийство без необходимости, это не мое.
Ладно, прочь лишние думы. Для атаки все готово, собран хворост и сырая солома, которые навалены в кучи в районе сада. Ветерок с реки, и если горючий материал поджечь, то весь дым устремится прямо на общинный дом, в котором большая часть окон выбита взрывами гранат и пулями.
— Отец Герман, — обратился я к священнику, — пора.
Крестоносец, оправил свою порванную черную рясу, размашисто перекрестился, одними губами неслышно прошептал какую-то короткую молитву, взяв у наших воинов белое полотенце, и твердым широким шагом направился к зданию. В него не стреляли, но когда до входа оставалось метров десять, изнутри раздался громкий крик:
— Стой! Дальше ни шагу!
Священник послушно остановился, и так же громко, произнес:
— Я парламентер, не стреляйте!
— Чего ты хочешь? — спросили его из общинного дома.
— У вас в плену два наших человека. Отдайте их нам или подскажите, где они находятся, и вас выпустят из поселения.
— Нет!
— Но почему?
— Ты все врешь, и мы это знаем.
— Я могу поклясться на кресте, что говорю правду.
— Нет! Мы все умрем, и пропадите вы все пропадом!
— С вами дети… — было, начал Герман, но в это время из ближайшего окна показался ствол автомата и, не долго думая, священник зигзагами быстро метнулся назад. Сделал он это очень вовремя, поскольку автоматчик выпустил ему вслед несколько длинных очередей, но, к счастью для крестоносца, не попал, хотя, как позже выяснилось, несколько пуль прошили длинный подол рясы всего в сантиметре от бедра священника.
Повернувшись в сторону воинов, затаившихся в саду, я взмахнул рукой и выкрикнул:
— Поджигай!
Политые растительным маслом, кучи соломы и прочего горючего материала, вспыхнули моментально. Свежий речной ветерок подхватил тяжелые серые клубы дыма и поволок их на здание. Прошло всего две-три минуты, и оно скрылось из виду. Только грязная дымная пелена на месте общинного дома, да еле заметные контуры углов этого здания, вот и все, что можно разглядеть.
Пожалуй, с осажденных хватит, решил я, снова взмахнув рукой, и дал следующую команду:
— Гаси огонь!
На костры опрокидываются бочки с водой, стоящие в саду для поливки саженцев. Последние клочки дыма улетают в направлении Березовки, и пришла пора начинать штурм. Бойцы стягиваются в тройки. Они готовы к бою, и как только дымное облако немного отступает от последнего опорного пункта березовцев, беру в руки автомат и машу им в сторону здания:
— Вперед!
Быстро приблизившись к объекту, прикрывая друг друга, воины выбивают хлипкие двери и вламываются внутрь. Вместе со мной следуют Арсен и Володя Липатов, разумного пса Лихого рядом нет, он в лесу, ищет Серапиона и Фомку-снайпера. По всему зданию, внутри которого все еще стоит дым, идет возня, слышны крики, кашель, детский плач и характерные звуки борьбы.
Воронежский пограничник, держа наизготовку одолженный ему АК-74, вырывается вперед. Всю ночь с ранением он валялся в обозе, основной бой пропустил, и сейчас Липатов имеет огромное желание поквитаться с убийцами своих товарищей. Мы с Арсеном прикрываем Володю, в бой не вмешиваемся, и только наблюдаем за его работой.
Из узкого тупика, может быть подсобного помещения, появляется первый местный житель, как и все мужики в Березовке, крупный и упитанный работяга, в руке которого пистолет «макарова». Липатов с ним не церемонится и бросается вперед. Всей массой своего крупного тела, он отталкивает его обратно в тупик и, пока крестьянин порывается снова выбраться из него, как на тренировке, насмерть, бьет его прикладом в голову. Следом, из тупичка появляется несколько полноватая женщина лет около тридцати, вылитая матрешка, только грязненькая и с автоматом АКМ в руке.